Мистические "стёклышки": ар-брют Владимира Сарафанова в галерее «Арт-Наив»

01.03.2015 12:59

Текст: Мария Дубинская

Фото: Мария Дубинская, Группа галереи "Арт-Наив" в ФБ (все снимки кликабельны)

 

До 10 марта в столичной галерее «Арт-Наив», что в Лялином переулке (дом 24/26), можно увидеть работы художника Владимира Сарафанова (1947 - 2004).

Уникальное наследие этого очень самобытного мастера, который с 1967 по 2004 год был иллюстратором в легендарном журнале "Знание-Сила", сохранили его супруга Анна и брат Юрий Сарафанов, тоже замечательный художник.

 

Каждый разглядит в работах Владимира Сарафанова что-то своё. Эту картину сам художник назвал "Прорицательница", а автору статьи показалось, что здесь рассказана история о человеке-космосе.

Таким был Владимир Сарафанов.

 

В уютную галерею «Арт-Наив» ведёт неприметная дверца – справа от бюста Жуковского. Наверное, даже не все жители Лялиного переулка подозревают о том, что творится за этим порогом.

Здесь открывается пространство, в котором друг с другом, на одном лишь им понятном языке, общаются человекоподобные существа и диковинные животные – персонажи картин и скульптурных композиций мастеров, творящих, преимущественно, в жанре наив и ар-брют. Это компания, в которой никогда не скучно.

 

«…А в городе том сад, всё травы да цветы;
Гуляют там животные невиданной красы.
Одно - как жёлтый огнегривый лев,
Другое - вол, исполненный очей;
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый…»

 

Символ галереи - огнегривый "наивный" лев.

«Арт-Наив», по словам основателя Елены Бобрусовой-Дэйвиз (на фото - третья слева), единственная в России подобная художественная галерея, посвящённая наивному и аутсайдерскому искусству.

На открытии выставки собрались не только родные Владимира Сарафанова (его брат Юрий - четвёртый слева, жена Анна - пятая слева), но и друзья галереи "Арт-Наив".

 

Жанр, в котором работал Владимир Сарафанов, можно отнести к ар-брют (art brut). Это течение также именуют «искусством аутсайдеров», поскольку оно обладает «в высшей степени спонтанным характером и практически не зависит от культурных шаблонов».

В частности, ар-брют «не считается с канонами правдоподобия, живописной перспективы и условных масштабов, не признаёт разграничения реального и фантастического, иерархии материалов и так далее».

То, что для Сарафанова не существовало границ между миром вымысла и окружающей действительностью – несомненно.

Его картины – словно отпечатки одновременно сновидений и яви.

Они выполнены в филигранной технике, которая напоминает вышивку бисером или кружево, и поражает своей безупречностью и чёткостью линий, необычайной подробностью сюжета, фантазией.

 

 

Его работы завораживают, будто бы завлекая, утягивая зрителя в себя, в эту условно огранённую рамой цветную, или монохромную, воронку – в некое мистическое измерение, где в своей особенной гармонии невероятным образом сосуществуют хаос и порядок. Где нет, и не может быть, пустоты.

Всё здесь вибрирует и пульсирует.

Всё наполнено цветом, движением, смыслами.

Шарады Владимира Сарафанова сложны, а порой даже вызывают испуг. Но эти смыслы хочется разгадывать. Это многослойное, многоуровневое искусство.

Чудится, едва рисунок тронешь, как полотно задрожит, словно паутина, и откликнется... Только чем, предсказать невозможно: как повезёт.

 

 

Художник Юрий Сарафанов, близнец Владимира, рассказал мне, что брат называл свои работы «стёклышками».

 

– В это сложно поверить, но он всегда начинал рисовать, не имея никакой предварительной идеи, ничего заранее не придумывая. Просто касался бумаги и постепенно вытягивал из подсознания сюжет, который рождался именно в этот самый миг. Распутывал, его как клубок с нитками: что получится – то получится.

Помню, как Вэл – так все мы, близкие, называли его – говорил мне: «Моя Вселенная – это пять миллиметров». Такова ширина стекла, которое отделяет картину от зрителя.

 

Если вы захотите посетить экспозицию и познакомиться с владелицей галереи Еленой Бобрусовой-Дэйвиз, необходимо предварительно договориться об этом по телефону: +79265802103.

 

В галерее "Арт-Наив" можно приобрести не только картины российских наивистов и художников-аутсайдеров, но и скульптуры из дерева и керамики. Галерея также недавно запустила новый проект "АртНаив Дизайн" - коллекцию эксклюзивной одежды из натуральных материалов с принтами по мотивам наивных произведений.

 

Чтобы у наших читателей сложилось более полное представление о том, каким  необыкновенным человеком и творцом был Владимир Сарафанов, публикуем ниже очень искренний, почти исповедальный рассказ его супруги Анны Сарафановой, которая понимала и чувствовала его, как никто другой.

 

 

 

...Здравствуй, художник!
Всё земное суетное коротко.
Вот он был, и вот нет его…

Мне часто снится один и тот же сон. Жаркий солнечный день. Я иду по улице незнакомого мне и завораживающе красивого города. Внезапно рядом тормозит и останавливается машина — кабриолет с открытым верхом.

А за рулём мой муж, мило улыбается, ухожен, одет с иголочки и в своём довольстве и франтоватости практически мне незнакомый.

У него никогда не было машины, ни денег таких не имел, ни водить не умел, да и франтом тоже не был. А тут во сне такая идиллия внешнего образа. Передо мной нарисовался состоятельный человек, достигший определённых вершин в житейском смысле слова, очень собою довольный, рисующийся и … чужой.

— Покатай меня, покажи мне город… — прошу его я. Улыбка на лице мужа гаснет, лицо застывает, становится суровым и в этот миг до боли знакомым и родным, таким, каким я всегда его знала. — Тебе рано,— говорит он и добавляет: — Надо ещё многое сделать.

И машина в моём сне резко срывается с места и исчезает из виду.

Остаются только лёгкое облако пыли и улица в раскалённом мареве. Было, не было. Этакое кинематографическое клише. Я просыпаюсь и думаю, что, может быть, он и вправду наконец-то находится в лучшем из миров, таким счастливым и умиротворённым он выглядел в моём сне.

 

 

Жизнь в любом браке непростая штука. Жизнь рядом с творческим человеком - великое испытание от судьбы.

Мы продержались 26 лет. Подарили друг другу троих детей и массу разнообразных впечатлений.

Мой супруг успел выдать замуж своих дочерей и увидеть двух своих внучек. А после его смерти родились ещё двое внуков и внучка.

Много это или мало? Зависит от того с какого ракурса смотреть.

При рождении мужу было дано имя Владимир, владеющий миром. Но близкие и родные звали его Вэл. Это имя — Val — английская краткая форма сразу двух имён Валентин и Валерий, оба имени означают здоровый, сильный.

Удивительно, но между именами — наречённым и приобретённым, нет противоречия. Только по-настоящему сильные и здоровые могут «владеть» миром.

А «владел» ли миром Вэл, в котором ему пришлось жить? Нет. Но он «владел» множеством миров, вход в которые был недоступен обычному человеку. Был ли он рад тому обстоятельству, что нездешние миры допустили его до себя?

У меня нет в этом полной уверенности, на мой взгляд, для него это был скорее крест, который он нёс в одиночку. Культурная изоляция – это вовсе не выдуманная языковая форма для оправдания неумения найти общий язык со средой обитания…

И человек, находящийся в ней, не всегда внешне неблагополучен. Вот и Вэл внешне мог показаться практически благополучным.

Работал с 1969 года в журнале «Знание - Сила» художником-оформителем, пришёл туда сразу после армии. Имел любящую семью — двух дочерей, сына, жену на 13 лет младше себя; свою вторую идентичную половинку в лице брата-близнеца. Они с Юрой, тоже художником, всегда были очень дружны.

Иногда продавал свои рисунки на вернисажах в Измайлово и на Крымском валу. Участвовал в выставках Комитета графиков. И только при пристальном изучении биографических фактов становится ясным, что зарабатывал ужасающе мало, большую семью было трудно прокормить на такие мизерные заработки.

 

 

Работа не могла принести удовлетворения, потому как заковывала в рамки свободный дух, да к тому же он, не имея постоянной московской прописки, не мог оформиться в журнале официально. В 1979 году из-за этого обстоятельства едва не был осуждён за тунеядство.

Спасло рождение старшей дочери. Годами приходилось подрабатывать дворником, сторожем. В Москве удалось прописаться только в 1983 году, когда родилась вторая дочь и семья смогла получить за выездом две комнаты в коммунальной квартире.

Последовали десять лет коммунального ада. Выставки и продажи были по большей части случайными, и носили чисто эпизодический характер, не принося удовлетворения и успеха. Жена, год за годом отдалялась, неся на своих хрупких плечах все заботы и тяготы.

А действительность оборачивалась депрессиями, хронической бессонницей, пьяными загулами из-за желания уйти от проблем и от самого себя, тщетные попытки слиться со средой… Это была жизнь изгоя-затворника, лишённая яркой оболочки значимых достижений.

Земное обыденное существование превращалось в кошмар для семьи и для виновника «торжества». Однако на самом пике падения в пропасть, художнику каждый раз удавалось взять себя в руки, остановиться, заняться работой. Приоритетом становилось творчество.

Ум работал, как чёткий механизм, выдавая идею за идеей. Источник вдохновения не иссякал. Все свободные от сна и мелких забот часы проходили за письменным столом наедине с листом бумаги и пером в руке.

До следующего витка малодушия.

Но после его смерти выяснилось, что осталось большое наследство — рисунки тушью, темперой, гуашью, тетради с набросками, множество дневников, стихи.

 

 

Наследие, которое только ещё предстоит систематизировать, разобрать, осмыслить, чтобы понять, откуда взялся такой несовместимый с действительностью человек, со сложными внутренними процессами, с чётким математическим умом, целеустремлённый в достижении своих целей, не раскрывшийся навстречу реальному миру, хотя всегда страстно именно этого и желал — раскрыться, обрести признание, быть понятым.

Ничего этого испытать ему не довелось.

В жизни не бывает случайностей. Надо это хорошо понимать. Семейное генеалогическое древо художника берёт своё начало с Урала. Но родился Вэл в 1947 году в Германии в городе Бранденбурге спустя два года после Великой Отечественной войны в семье профессионального военного.

Отец, Сарафанов Николай Борисович, кадровый офицер, фронтовик, орденоносец прошёл всю войну и дошёл до Берлина. Мать, Курбатова Вера Михайловна, учительница, из семьи потомственных учителей. До пяти лет воспитывался нянькой-немкой вместе с братом-близнецом и младшей сестрой, родители работали.

В 1952 году отца перевели на службу в Грузию. Именно, в Грузии, в небольшом городке под названием Миха-Цхакая (ныне Сенаки) будущий художник получил своё первое представление о живописи, занимаясь рисованием в студии художника Баркая.

Этот период юношеской увлечённости нашёл впоследствии своё отражение в грузинской серии рисунков и в трудовой книжке, которую завели сразу после совершеннолетия.

Там написано: «Принят на должность помощника художника». После окончания школы экстерном, на год раньше, последовала недолгая учёба в Ростове-на-Дону, в техникуме, окончательное понимание своих интересов и Москва. В столице Вэл будет пытаться вместе с братом поступать сначала в МГУ, на искусствоведческий факультет, затем в Полиграфический институт.

В школьном дипломе лишь одна четвёрка, остальные пятёрки. Впрочем, обе попытки не увенчаются успехом. Близнецы уйдут в армию на долгие три года.

В 1968 году в составе советских войск войдут в Чехословакию. Начнут пить.

Но всё это время Вэл будет продолжать без устали и остановки рисовать, рисовать, рисовать…

Именно эти рисунки помогут впоследствии получить, без всякого профессионального образования, работу в известном журнале.

Именно благодаря им, а также с лёгкой руки главного редактора журнала «Знание-Сила» Юрия Соболева, он сможет вместе с братом Юрием посетить мастерские культовых художников – Эрнста Неизвестного, Ильи Кабакова, Юло Соостера и показать им свои работы, выслушать их профессиональные советы.

А диплом так и не удастся получить. К счастью. Иначе, мы имели бы художника с совершенно другим лицом.

 

 

Таким образом, истоки творчества Владимира Сарафанова надо искать в соединении сразу нескольких культур, прямо противоположных по своему менталитету.

Вэлу удалось в своих работах соединить, казалось бы, несовместимые вещи — немецкую педантичность, грузинское буйство красок, уральское жизнелюбие и холодную суровость русского человека.

Но безусловным здесь можно считать только одно обстоятельство, а именно: он опередил в своих бесконечных экспериментах с формой и цветом время, в котором жил и творил.

Переосмысливая опыт других, нарабатывая собственный опыт, он никогда не хотел делать что-то как все — только по-своему, только так, чтобы никто не смог бы повторить его опыт в ближайшем будущем. Он настойчиво и последовательно стремился постичь суть идеальной красоты вещей, желал счастливой гармонии с окружающей действительностью и романтического соединения с миром.

Узор на крыльях бабочки, причудливые формы кристаллов и листьев растений — всё то, что нам видится прекрасным или безобразным, имеет свой скрытый смысл: он стремился показать мир в его первозданной нетронутой красоте.

В таком видении задач искусства нет места житейскому, это мир условно-прекрасного, мир свободных ассоциаций, проявлений автономности, которая в природе в чистом виде отсутствует. Нет места и внешним проявлениям житейского — машины, дачи, стильная модная одежда и прочее, прочее. Неинтересно.

 

 

Вся жизнь художника, а по сути, и его семьи, подчинена творчеству, поставленной высокой планке. Вэл пребывал в постоянных поисках нового. Он находил форму для самовыражения, разрабатывал её и вскоре начинал скучать. Ему постоянно нужно было двигаться вперёд, искать и осваивать очередные горизонты.

Он, словно ребёнок, вырастал из одёжек, приходилось шить другие, на размер больше. Весь архив рисунков, оставленный им, чётко делится на серии и периоды, по которым можно проследить его профессиональный рост. Он не смог бы работать всю жизнь по одному шаблону.

О таких, как Вэл говорят — фанатик. Но именно у таких фанатиков есть все шансы достигнуть самых высоких вершин в искусстве, обрести признание. И когда это происходит – не важно, при жизни ли, после смерти – тогда о них говорят, что подобные им рождаются один раз в сто лет.

Те, кто впервые видит чёрно-белую графику Владимира Сарафанова, бывают изумлены чёткими, изящными линиями, утончённостью сюжета, форме, в которую сюжет облечён.

Абстрактные работы, напротив, поражают своим совершенным чувством цвета и намеренным расчётом художника зацепить эмоции зрителя. В них нет ничего лишнего, это чётко выстроенная система координат.

 

 

У Вэла были очень красивые руки, чуткие, лёгкие, они словно порхали над листом бумаги, преображая хаос в порядок. Будто и не рисовал, а дирижировал, твёрдой опытной рукой.

Мне пришлось наблюдать рождение не одной картины, и всякий раз я поражалась тому, как внезапно, с последним штрихом, всё складывалось в единое целое, обретало завершённость.

Но этому моменту предшествовали многие часы напряжённого труда, множество зарисовок и черновых набросков. А потом Вэл вдруг начинал работать набело, и на листе бумаги появлялись первые линии будущего произведения.

Он педантично прорисовывал фрагмент за фрагментом, всё казалось не связанным между собой, фрагменты располагались в разных частях листа и так до того момента, когда прорисовывался последний из них.

Однако, при всей своей сосредоточенности на рисовании, Вэл не был зациклен исключительно на самом себе, на своих ощущениях и самовыражении.

Он любил книги и много читал, знал наизусть огромное количество стихов, ему нравилось хорошее кино, он обожал музыку, болел футболом, сочинял своим детям сказки. Хотел записать их, но не успел. Был энциклопедически образован. Самообразовывался всю сознательную жизнь.

Скромный, спокойный, интеллигентный и деликатный человек, напрочь лишённый самолюбования. Не без недостатков, как и любой из нас. Но хочу заметить, что его жизнь не сводилась исключительно к бунту, он не был горьким пьяницей, много работал. И я благодарна судьбе за то, что она свела меня с ним.

И сегодня я ни о чём в своей жизни не сожалею. Радуюсь, что мой внук похож на дедушку и внешне, и по характеру. Надеюсь, что он в своей жизни избежит тех ошибок, которые совершил его дед.

И если о чём и нужно сожалеть, так это о том, что Володя очень рано ушел из жизни. Месяц не дожил до 56 лет. И нам не доведётся увидеть многое из того, что он мог бы ещё сделать.

Он умер во вторник, 23 марта 2004 года в 6.25 утра, во сне, задохнулся. После похорон, листая его последний дневник, я нашла следующую запись, сделанную им ровно за месяц до трагического события: « …не смог больше спать, убежал на кухню — не умереть бы во сне, не задохнуться…». Какая отвратительная ирония заключается в том, чтобы всё знать и всё предвидеть.

Но для каждого в этом мире написана своя история — у одних она короткая без продолжения, у других длинная, с продолжением, и тут ничего ни поделать, ни изменить нельзя.

Я надеюсь, что история жизни моего мужа обязательно будет иметь продолжение, а картины, которые пылились в коробках долгие десять лет, обретут собственную жизнь, будут удивлять, радовать и восхищать, найдя своих ценителей и почитателей.

Анна Сарафанова.