Николай Цыганов: Моё Измайлово

Текст: Николай Цыганов

Фото: oldmos.ru, pastvu.com, открытые источники

В лесной глухомани, на длинной тропинке или, скорее, заглохшей просеке, герои фильма – двое мужчин – беседуют о том, что в этих краях человека не встретишь неделями.

И вдруг – вдали, в глубине тропинки-просеки, на пределе видимости – промелькивает сворачивающий трамвай… Не помню ни названия, ни содержания фильма, лишь одно: в кадре узнаю родное Измайлово.

Что же касается лесной глухомани, Измайловский парк моего детства был просто лесом, где обычным явлением была находка где-нибудь на поляне или на тропинке – внушительной кучки мячиков лосиного помёта и следов раздвоенных копыт.

С лосями в лесу, как мы в обиходе называли парк, встречаться доводилось неоднократно, однажды – нос к носу. Нас разделяла только ветка и менее метра пространства. Лось медленно поворачивал ушастую голову из стороны в сторону, то ли разглядывая меня, то ли принюхиваясь – чем это пахнет двенадцатилетний человеческий детёныш?

Часа три я ходил за этим лесным жителем, который иногда, устав от моего внимания, изображал, что бросается на меня, а я – испуг и отступление; но оба мы были соединены  чувствами взаимопонимания и миролюбия. Кольцевой автодороги ещё не было, и зверьё, как и мы, не отделяло Измайловский лесопарк от окружающих лесов.

Если подходить хронологически, то знакомство с Измайловом для меня началось именно с парка, с небольшого лесного и летнего детского сада, где мне, трёхлетнему, помнится пронизанная солнцем яркая зелень над водой.

Помнится и затянутая ряской вровень с берегами канава, принятая, за недостатком жизненного опыта, за скошенную полосу, по которой, аки по суху, я вознамерился пройти к играющим на лужайке ребятам, с последствиями далеко не евангельскими.

Другой детский сад, куда позднее возила меня мама на трамвае, находился метров двести левее трамвайной остановки на одиннадцатой Парковой, если ехать в сторону конечной.

Помню катки, приминающие дымящийся чёрный асфальт и окраинные дома, представляющиеся мне, живущему в двухэтажном бараке на Измайловском валу, непривычно высокими и роскошными. Сразу за домами – поросшее травой поле с взлетающими и приземляющимися самолётами со сдвоенными крыльями.

Нас иногда водили гулять на окраину аэродрома, обозначенную полосой нескошенной ромашки и трав. Помнится как лётчик, выйдя из кабины самолёта, приглашал воспитательницу и всех желающих ребят полетать, и как воспитательница решительно отказывалась, не внимая нашим просьбам и уговорам пилота.

Вспоминается глина из развороченных земных недр вокруг детского садика и как мы лепили из неё колбаски и шарики, которые, высохнув на солнце,  хранили отпечатки наших пальцев и ладоней.

Измайлово строилось, и переехав в 1956 году в десятилетнем возрасте с Измайловского вала на 3-ю Парковую в коммуналку четырёхэтажного дома напротив колхозного рынка, я уже не смог найти аэродрома за жилыми кварталами.

Дом и по сегодня жив и не тронут, чего не скажешь о его окружении, вспучившимся многоэтажками на месте былой двухэтажной застройки, за которой без труда просматривалась школа № 445, где и продолжил учёбу с середины года: переехали в декабре.

Различие от школьных будней в прежней школе № 431 выливалось иногда в лыжные уроки физкультуры в парке, где впервые познал удовольствие от катания на лыжах в ботинках, где нога не вихлялась в креплениях.

Лыжи с ботинками выдавались в парке напрокат всем желающим, не только школьникам. При всех отличиях новой школы от прежней, школьная жизнь была всё же обязаловкой - достаточно рядовой, надоедливой, что называется, будничной.

Из будней этого периода школьной жизни почти не выделилось событие мировой истории. У одноклассника Юрки Дмитриева, жившего в «лепсинском» доме напротив, был  наушник, «позаимствованный» из телефонной трубки уличного автомата.

К наушнику были припаяны проводки, позволявшие на переменках развлекаться  слушанием передач по радиотрансляционной сети. Розетки трансляции были в каждой классной комнате справа от входной двери. И вот на одной из перемен 12 апреля 1961 года воткнув кончики провода в розетку, мы услышали о полёте Юрия Гагарина.

Первый в истории полёт человека в космическом пространстве! Начинался урок литературы, и мы сообщили о событии нашей классной руководительнице Валентине Александровне. Она только отмахнулась от наших «фантазий».

И в то время как в большинстве школ полёт первого космонавта вызвал бурное ликование с отменой занятий, в нашей школе и в нашем классе всё шло заведённым порядком, настолько невероятным учителям казалась возможность узнать о таком событии  от мальчишек, всегда готовых «пофилонить» под каким-нибудь предлогом.

Я, конечно, прогульщиком не был, но и против общего желания класса не выступал. И однажды в последнем, восьмом классе (наша школа 445 Первомайского района Москвы была восьмилетней) мы всем составом нашего класса по весенней прекрасной погоде сбежали  с двух последних уроков, кажется это были уроки физкультуры, в Измайловский парк.

Не помню, чтобы разбирательства и наказание были какими-то громкими и ужасными. Учителя не переоценивали своей власти и возможностей. Из учителей чаще всего вспоминается именно Валентина Александровна Кондырева, учительница русского и литературы, с которой я изредка виделся и после школы до самой смерти учительницы в апреле 2008 года на Пасху, и которая только в 2004 году оставила преподавание.

Многие ученики её сегодня, как и автор, уже достигли пенсионного возраста, а иных уж и нет, возможно... Ну, и незабываемые впечатления за все годы учёбы в школе оставил учитель математики Василий Ионович Сидякин, “колбасник”, как его заглаза называли все школьники за то, что по его же рассказам, он некоторое время трудился на колбасной фабрике.

Учитель и математик он был блестящий, это понимали даже лодыри, и за это ему прощалось и то, что в раздражении мог обозвать не приготовившего домашнее задание ученика «тошнотою» - это в его устах было самым страшным оскорблением.

Мог «спрогнозировать» ужасное будущее неуча: «Будешь так учиться, вырастешь, ушлют в деревню, там женишься на Нюшке толстопятой». Такая перспектива ему казалась, судя по всему, крайней степенью неудачи.

Под настроение Ионыч мог рассказать анекдот или загадать армянскую загадку, да и не обязательно армянскую: например,  рисовал на классной доске карикатурную лошадь а над ней начала слов – ко…. за…. по….. ?

Далее следовал цифровой ряд: 1,2,3,4,6,7…? Сам же и расшифровывал: кобыла забыла поесть. Почему? Аппетита нету: т.е. в цифровом ряду - а пяти-то (5) нету. Или пересказывал слова некогда популярной песенки о матросах, отпущенных на берег:

У них походочка,

Что в море лодочка,

На них ботиночки,

Что сундучки…

Однажды, когда девчонок увели на прививки, и в классе остались одни мальчишки, продекламировал песенку времён, может быть, дореволюционных:

По щеке слеза катилась,

Прямо в валенный сапог,

Сквозь подмётку просочилась

И упала на песок. 

И тут же прокомментировал: «Обоссался, значит».

На песке она лежала,

Пока дворник не подмёл.

"А, значит, и обоср…ся» (полностью этого слова не произнёс). К таким выражениям он относился достаточно просто, возможно и потому, что в школе, насколько я помню, отдельного учительского туалета не было, и ученик с учителем могли оказаться рядом в открытых кабинках без дверей, разделённых невысокой перегородкой.

Не однажды в благодушном настроении Ионыч много рассказывал и о себе, и о жизни в Измайлове. В частности о том, что в годы Великой Отечественной войны во дворе одной из измайловских школ обитал курящий козёл.

Ему сворачивали длинную “козью ножку” с табаком, набранным из окурков, и вставляли в ноздрю. Покурив, козёл становился покладистым и смирным, и катал на своей могучей и костлявой спине ребятню.

Без табачного ублажения таких вольностей над собой не позволял. Участь козла печальна: двое пьяниц убили ребячьего любимца, половину продали, вторую – потребили в качестве закуски.

Домашние животные у жителей Измайлова и два десятилетия после войны были ещё не редкостью. На углу улиц Первомайской и 7 Парковой справа, если идти в сторону парка, стоял двухэтажный деревянный дом, во дворе которого паслась чёрная овечка.

Наша семья как раз переезжала с 3-ей на 7-ую Парковую в 1966 году в пятиэтажную “хрущёбу”. Деревянная застройка еще попадалась среди каменной, а до “хрущёб” преобладала в основном застройка невысокая, в 2 – 3 этажа, отдельные образчики которой и сегодня можно найти по обе стороны Первомайской улицы как вплотную к ней, так и в глубину.

Интересны в архитектурном отношении были двухэтажные домики справа на подъезде к Измайловской площади со стороны остановки “Меховая фабрика”. Строились они, по слухам, пленными немцами и по их же проектам, что выглядело вполне достоверно, если судить по внешнему виду. До 2009 года некоторые из них не дожили.

Цивилизация наступала на природу Измайлова со всех сторон, как из центра, так и с окраин. В 1962 году кольцевая автодорога - МКАД - отрезала лосям выход в парк, реже стали попадаться, а потом исчезли с глаз ли, вообще ли, – ежи и зайцы..

Белки долго оставались наиболее заметными, помимо птиц, коренными обитателями парка. Как-то зимой, помню, едва увернулся от “снаряда”, презрительно – с высоты недосягаемости – выпущенного белкой из-под хвоста.

Недавно в парк завезли белок из других краёв: свои то ли погибли, то ли были истреблены хулиганьём или любителями тех “бесплатных” благ, коими нас всё ещё дарит природа.

Позднее я стал ходить в парк с орехами и семечками в кармане для угощения белок и птиц. Помню непередаваемое ощущение от доверчивого прикосновения беличьих лапок к ладони, на которой находилось угощение.

Порою белки настолько осваивались в общении с людьми, что позволяли себе некоторые вольности, вроде «прогулки» по одежде к карману с угощением. Однажды лесной добытчице показалось мало одного ореха за один визит. Орехи были небольшими, и она попыталась взять в рот ещё один. Второй орех почти поместился во рту, да не совсем.

Белка ухватила меня передними лапками за мизинец и за указательный палец, и стала деловито натягиваться ртом на второй орех, упирая его мордочкой в мою ладонь. Преуспела – и унеслась прятать оба ореха в тайное место.

В парке порой совпадали интересы лесных и городских обитателей в плане добычи «благ». В первые годы проживания на 3-ей Парковой помню безобидных добытчиков такого “блага”, как циклопов для кормления рыбок – в ямах с водой, располагавшихся на самой опушке парка за строящейся станцией метро “Измайловская”.

Измайловская ветка заканчивалась тогда станцией с названием “Первомайская”, находившейся рядом с башней теперешнего измайловского депо метрополитена и имевшей выход в сторону 1-ой Парковой улицы. Для меня, живущего рядом с лесом, как продолжаем в обиходе называть парк, разделить понятия Измайлово и измайловский лес – невозможно.

В школьные годы мы проходили так называемую «практику» или в теплицах паркового хозяйства, или на землях совхоза, находившегося в глубине за станцией метро  “Измайловская” в каких-то нескольких сотнях метров, в теперешней природной зоне отдыха, прошитой ныне асфальтовыми дорожками, не нарушающими, впрочем, впечатления от парка как лесного уголка.

Бывший совхозный пруд, обозначенный сегодня пышными с округлыми кронами деревьями на одном берегу и полем с опорами  линии электропередач на другом, был источником, из которого совхозные механизаторы брали воду для мытья совхозной техники, стрёкот которой можно было услышать не только на опушке, но и в ближайших к парку кварталах.

В жаркий день, не смутившись запахом бензина, исходившим от пруда, я искупался – и мама отмывала меня от чёрно-радужной плёнки в четырёх или пяти водах. На бывших совхозных полях добытчики земли под комнатные растения и по сегодня выкапывают стекло, ботиночные подошвы и прочие материальные следы то ли былой деятельности совхозного населения, то ли завезённых после ликвидации совхоза нелегальными мусорщиками.

Были даже в прессе  сообщения и о захоронениях радиоактивного мусора в парке, правда быстро заглохшие. Но и сегодня развесёлые любители “отдыха на природе” оставляют по себе тонны мусора - главным образом алкогольно-посудочного назначения.

Наверное, уже в подсознании нескольких поколений местного и пришлого населения отложилось и не изжито восприятие Измайлова как окраины города, куда волны цивилизации должны выплёскивать отходы жизнедеятельности столицы под бочок “дикой” природе.

Ещё бы! Ведь на территории, северной точкой которой сегодня является кинотеатр “Енисей”, а южной – комплекс больничных зданий, в дни моего детства находилась огромнейшая свалка производственных отходов, одно из любимых мест посещения мальчишками.

Там можно было найти отслужившие токарные резцы, сломанный штангельциркуль, челноки ткацкого производства, шпули и множество других сокровищ, зарывшихся в груды ржавой, радужной или воронёной металлической стружки и тряпок… Как романтически притягательна была свалка в глазах юных открывателей неизведанного, и как незаметно исчезла и сама память о ней!

И если производственные отходы повествуют о жизни мирной и трудовой, а сведения о радиоактивных захоронениях напоминают о периоде “холодной войны”, то Измайловский парк хранил и некоторые следы войны Великой Отечественной, столь ещё недалёкой для моих сверстников, родившихся в первые послевоенные годы.

Под линией высоковольтки, в том месте, где речка Серебрянка течёт между двумя буграми, с одного из которых просматриваются корпуса гостиницы "“Измайлово"”, по соседству с бывшими совхозными полями, на вершине одного из этих бугров  долго сохранялись остатки дзота, реального ли, учебного ли, – не знаю.

И сегодня взрослые и солидные мужики-бизнесмены “играют в войну”, экипировавшись в камуфляж и с муляжами оружия, внешне не отличимыми от боевого и даже стреляющего безвредными пульками. Что же говорить о мальчишках, для которых поиграть в “войнушку” у взаправдашнего дзота – значило приобщиться к подлинной боевой романтике.

Оружия привычнее рогатки не было, и боевую меткость нарабатывали, расстреливая бутылки, поставленные на верхушки столбиков забора где-то на территории парка; теперь уже этих мест и не опознать.

Сегодня Великую Отечественную ветераны войны вспоминают именно в Измайловском парке, в центральной части которого создан мемориальный комплекс, обозначенный боевой техникой героических лет,  где ежегодно 9 мая Москва чествует защитников Родины.

Лоси измельчали в грызунов,

Тех, ручных, что в сказке о Салтане.

Лес, перекроённый до основ,

Парком стал, и чем ещё он станет?

От чащоб – отрезан кольцевой,

Под жильём – поля аэродрома…

Ни изнанки нет, ни лицевой

В рощах, захламлённых незнакомо.

И аттракционом для детей

У пруда – машины боевые…

Здесь Победу вспомнят без затей

Ветераны – кто ещё живые.

И бойцов железных помянут

Вслед за незабвенными друзьями!..

Ради этих нескольких минут

Может быть, их в рай ещё не взяли.

Да ещё затем, чтоб пацаны,

Кто по “звёздным” фанатеют войнам,

Ради той, единственной войны,

Хоть минуту прожили достойно…

В меньшей степени изменилась местность вокруг Серебряно-Виноградного пруда, на который купаться ездили ещё с Измайловского вала. Гостиницы “Измайлово” тогда  и в проекте не было, берега пруда не были заполонены ни спортплощадками, ни трассами картинга, а вода в пруду не вызывала особых тревог у работников санэпидемстанций, как и вода в лесном русле Серебрянки, где в некоторых местах мальчишками мы находили достаточную – по пояс – глубину, чтобы окунуться.

На самом острове вспоминаются выложенные белым камнем петровских времён дорожки, окружавшие Покровский собор и старые приземистые корпуса богадельни, где в послевоенное время работали в лечебно-трудовых мастерских инвалиды войны и другие физически и психически ущербные люди, имея возможность к пенсии добавлять некоторый заработок.

Я там бывал довольно часто, поскольку в мастерских работал отец на картонажном производстве. По временам он брал на дом несложную работу вроде вязания сеток или выжигания полосок-украшений на ремешках наручных часов.

И во времена дореволюционные на острове доживали свой век в посильных трудах и на государственном обеспечении воины-инвалиды и ветераны, для которых и была организована богадельня, то есть дом престарелых, по образцу военного лагеря-поселения.

И, конечно же, не последнюю роль в их жизни играл Покровский собор петровской эпохи, не так давно возрождённый к жизни для использования по назначению. И, может быть, принятое недавно решение государственных властей о возвращении в бессрочное пользование Русской Православной Церкви её земельных владений и другого имущества приведёт к тому, что на острове возродится подлинный уголок минувших эпох в той его красочной неповторимости и значимости, которые сподвигали Государя-императора быть не только частым гостем этого места, но и попечителем учреждённого там военно-благотворительного поселения.

Сегодня о государственной благотворительности сказать можно немного, чаще всего в связи с терактами и стихийными бедствиями, но некоторые тенденции радуют.

К примеру, решения московских властей об освобождении стадионов и других спортивных сооружений от ярмарок и прочих торговых наростов для использования по прямому назначению. Эти решения касаются и стадиона, расположенного между станцией метро “Измайловский парк” (ныне «Партизанская») и олимпийским спорткомплексом. Стадион строили ещё в довоенное время, а во время войны в него, по слухам, угодила авиабомба, не принесшая особых разрушений.

Недавно в СМИ просочилась информация о том, что в годы Великой Отечественной войны стадион и его окрестности планировали переоборудовать в запасной пункт Ставки Верховного Главнокомандования.

В конце 1950-х стадион нам, мальчишкам, забредавшим туда погулять, представлялся развалинами чуть ли не античного возраста и римские цирки, представавшие со страниц “Спартака” Джованьоли, казались едва ли более величественными и огромными.

Главными посетителями заброшенного стадиона, кроме ребятни, были собачники, натаскивавшие там своих любимцев.

Кто знает, может быть грядущим лет через двести поколениям измайловцев в качестве главных памятников достанутся в наследие, как и в мире античном, именно храмы и стадионы, учитывая темпы изменений внешнего облика жилой и хозяйственной застройки города и грандиозные планы руководства Москвы в  этих направлениях.

Ответить / Цитировать

Ответить / Цитировать

Ответить / Цитировать

Ответить / Цитировать

Ответить / Цитировать