Алхимическая поэзия и поэтическая алхимия Светланы Богдановой.

29.03.2018 00:31

Текст: Мария Дубинская

Фото: автора

 

«Откуда же ей известно столько необычных историй?», - этот вопрос не давал мне покоя на протяжении всего творческого вечера Светланы Богдановой, который недавно состоялся в Музее Серебряного века.

В окружении зеркал и афиш, рукописей и портретов великих, в этой дивной, совершенно особенной атмосфере «Дома Брюсова» Света читала свои стихи из книги с загадочным названием «Ностальгический газ». Постепенно мы, слушатели, всё глубже погружались в параллельную реальность новых образов и интригующих смыслов, поэтических снов и метафизического света.

Книга должна выйти в апреле в издательстве «Стеклограф», и её, поверьте, нужно иметь каждому, кому интересен современный литературный процесс.

 

Из-за своего длительного отсутствия в большой литературе Светлана Богданова сейчас известна московской публике, в первую очередь, как владелица уютного шоу-рума старинной и винтажной бижутерии 20/80. Настало время напомнить о себе как о поэте и писателе.

 

Возможность услышать стихи в исполнении самого автора - с его личными акцентами и оттенками – это тот деликатес, которым удаётся насладиться крайне редко.

Пришедшим на вечер Светы повезло: мы узнали, как на самом деле должны звучать её истории. Истории для гурманов.

 

 

 

Друзья и поклонники творчества Светланы Богдановой сказали много тёплых слов в её адрес.

Основатель, главный редактор издательства «Стеклограф» и поэт Дана Курская назвала её алмазом, который вдруг промелькнул среди гальки, «и я его тотчас схватила - никому не отдам!».

А филолог, критик и писатель Данила Давыдов отметил, что ещё со времён совместной учёбы в Литературном институте им. Горького считал Свету «явлением», и что далеко не каждому удаётся вернуться в литературу после столь длительного перерыва, тем более – вернуться так эффектно.

 

 

Света «молчала» целых 16 лет. В 1990-е - начале 2000-х она была уже сформировавшимся автором с именем; выпустила к тому времени три книги, а также опубликовала в журнале «Знамя» резонансный роман «Сон Иокасты».

Затем она с литературного горизонта исчезла. Но этот период был плодотворным. Спрятавшись в кокон, собирая впечатления и ощущения, Света пробовала себя в иных сферах - журналистике, художественном творчестве, декорировании интерьера, антиквариате…

И всё же ипостась поэта и писателя в итоге победила, оказавшись, по словам самой Светы, главной: случилось возвращение - то, что копилось, должно было увидеть свет.

Очевидно, что Света успешно вписалась в современный литературный контекст.

«Мы с вами присутствуем при поистине легендарном моменте!», - подчеркнула Дана Курская.

 

Книгоиздатель Дана Курская назвала Светлану Богданову подлинным алмазом и пообещала ей участие в литературных мероприятиях на самых крутых площадках столицы.

Муж Светланы - замечательный фотограф Рустем Шарипов, и её младшая дочь, красавица Евгения Богданова, художник и стилист.

Юрий Цветков из проекта «Культурная инициатива» напомнил, что вечер Светы проходит в рамках цикла «Перед книгой», который проводится в преддверии выхода книг известных в литературном мире авторов.

Филолог, критик и писатель Данила Давыдов рассказал гостям вечера, что всегда считал Свету "явлением" и поздравил с ярким возвращением в литературу.

 

Каждое её стихотворение – как маленькое путешествие, которое потом вспоминаешь с удивлением и радостью от того, что оно у тебя было.

Поэтический мир Светланы Богдановой – это какая-то необъятная диковина, со множеством лабиринтов, закоулков, подвальчиков и чердаков, и подобрать к ним ключ не так-то просто.

Это густонаселённая планета, среди обитателей которой встречаются существа разного порядка, от ужей и ежей до монахов и ангелов.

Их иллюзорный быт необычайно подробен, а поступки неоднозначны.

Здесь вспоминают басни, Майринка и Сведенборга. Не удивлюсь, если среди персонажей обнаружатся и русалки с саламандрами и сильфидами, но, чтобы узнать это наверняка, необходимо прочесть книгу целиком, так что придётся подождать.

 

 

В стихах Светы, часть из которых «белые», с особым ритмом и даже будто бы пластикой, совершенно точно, есть место и для вещей неодушевлённых, но при этом вполне самостоятельных и жизнеспособных.

Здесь царит завораживающая эклектика, которая, впрочем, никак не ассоциируется с хаосом, зато оставляет стойкое послевкусие логичности - своей, неповторимой, авторской.

А современные словечки вроде «хипстеров», «гаджетов» и «селфи» – что те специи; они делают коктейль этой алхимической поэзии (или поэтической алхимии?) ещё более насыщенным, питательным и запоминающимся.

 

 

С вниманием и любовью к мельчайшим деталям Света легко выстраивает сложные многоярусные конструкции.

Кажется, её стихи надо не только читать или слушать, но и пристально рассматривать - так же, как ювелир рассматривает через лупу какую-нибудь затейливую брошь или перстень (недаром в жизни Светы большую роль играют украшения).

А ещё - пробовать на вкус.

Зная о том, что Света потрясающе готовит - (фотографиями сыроедческих блюд, которыми радует своих домашних, она иногда делится в соцсетях, это настоящие шедевры кулинарии) – мне это кажется вполне закономерным, вот и не смогла удержаться от гастрономических параллелей.

В конце концов, стихи – это ведь тоже пища. Для размышлений.

А в случае с произведениями Светланы Богдановой – это та пища, которая «и уму, и сердцу».   

 

 

"АХ, ЭТА БЛАЖЬ..."

 

Ах, эта блажь, ах, эта брошь,

Сладка, как булочка бриошь.

Остра и холодна, как брешь

В моей груди. Не пей, не ешь,

Но лишь одну ее люби,

В одну нее, как в рог, труби.

 

Мы околдованы лучом,

С лучом нам как бы нипочём

Ни чей-то чек, ни чей-то чёлн

Но луч тот стал нам палачом.

То луч стекла, то брошек луч.

Горяч и грозен. И колюч.

 

Ах, успокой мой рот, дружок.

Он чили, он сплошной ожог.

До слёз, до стразов, до кишок.

Теперь здесь - холм. Над ним флажок.

И надпись: «Я ушла. Не трожь.

Я крот. Я тлен. Я жажду брошь!»

 

(11. 08. 2017)

 

 

*  *  *

 

Утром воскресным, когда солнце щекочет Макдональдс,

И отступает на шаг перед величием МИДа,

Возле Смоленской, почти рядом с грузным Арбатом

Старый и злой букинист — щёлк - отпирает замочки,

Ящички, нежно кладёт книги на столик фанерный.

 

Носом поводит, вдыхая холод сентябрьских деревьев,

Бургеров жир и бесстыдство, пряный запах китайцев,
Прямо напротив него снимающих селфи с матрешкой.

 

Старый и злой букинист был когда-то моложе. И злее.

Преподом был. Зарубежку студентам читал в универе.

Предпочитал всех шокировать страстью к маркизу де Саду

И отвращением к мистике. По и Новалис, и Готторн

Были ему неприятны, как... мне неприятен де Сад.

 

«Мистики пусть погуляют», - говаривал он, усмехаясь.

«В мире давно уже нет загадок для нашего брата.

Гностики правят наукой, всякой страной и Вселенной,

Двигаясь снизу, оттуда, где знаний и злобы источник.

Двигаясь снизу, оттуда, где наша живет сексуальность.

Двигаясь снизу. Туда, где кишки и желудок, и сердце.

Вверх, где жалкий ваш мозг силится что-то осмыслить.

Серое вещество. Студень. Извилины, дурни».

 

Так он студентам вещал. Те были с ним терпеливы.

Тем, кто много читает, юность характер не портит.

Если, конечно, характер не был испорчен до книг.

 

Наш букинист от рожденья же будто был покалечен.

Он искривлён был чуднО, оставаясь скучным и плоским,

Точно волнистая линия в чьей-то школьной тетради.

Был он двухмерным среди многомерного люда из ВУЗа.

Неуды ставил студентам за Майринка и Сведенборга.

Неуды ставил студентам за молодость и за смиренье.

Неуды ставил студентам — за то, что при них были уды.

 

Аллитерация? - Что вы! Я ни за что не играю

В игры словами, когда звуки наполнены смыслом.

 

С удом у этого гада были большие проблемы.

Может, то была сплетня. Может, пустышка и утка.

 

(Впрочем, и в утках есть зайцы, а в зайцах встречаются яйца.

Вон он, беги да лови, жми на мохнатое брюхо,

Выйдет яичко в ладонь, бей его без колебаний,

Может, твой ярый цинизм станет кому-то спасеньем.

Ну, и напротив, как водится, кто-то, увы, пострадает.

Бойся не слизи, не крови. Бойся кощея, смельчак.)

 

Что ж. Возвращаемся к сплетням. Кто-то пустил было слух

Что наш препод — калека. Нет в этом мире мужчины,

Жальче него. И студентки вдруг стали смотреть с поволокой,

Как он твердой рукой выводит барочные пары,

Вензелем и арабеской их провожая в зачетки.

Ну, а студенты... Ещё стали добрее к нему.

Лишь иногда отвернутся, вздрогнут, поморщатся, и

Правую руку займут — ручкой, учебником, партой...

Лишь бы его не коснуться, лишь бы не думать о нём.

 

Много воды утекло с той невозможной поры.

Мир изменился. И мы с миром теперь изменились.

Всё позабыли, но наш злой букинист не забыл.

 

Книги свои разложив, смотрит, щурясь, в толпу,

Силясь среди незнакомцев найти постаревших студентов,

Им отомстить, наконец, за то, что они доучились,

Женщин познали, мужчин, время сменяли на деньги,

Статусы, ланчи, карьеру, шопинг, уикенд за границей.

Всё зачеркнули: диплом, свой универ и де Сада...

По, Новалиса, Готторна, Майринка и Сведенборга.

 

«Что ж вы все стали как я, где глубина и смиренье?

Что ж вы все стали, как я, линией в школьной тетради?

Где же мистический пафос, где наслаждение стилем?

В вашей жизни один нынче пророк — телевизор!

Вы - как лица с обложек скучных и мерзких журналов!

Вышли пройтись, потому что завтра опять на работу?

Солнышко, дети, шары, центр, культура, Макдональдс?

 

Ну же, идите ко мне. Я покажу вам игрушку.

Много я с вас не возьму. Дайте пять сотен всего.

Вот вам книжонка. Она вмиг вам напомнит былое.

Только откроете — всё. Вы в западне, вы попались.

Больше ни свет вам не мил будет, ни дети, ни офис.

 

Станете вы повторять: дайте мне хлыст и служанку.

Дайте мне замок в глуши, дайте хрусталь и эклеры,

Кружево шантийи и лабиринт из самшита!

Дайте мне конюха и дайте мне б*дь из кладовки,

Ту, что мечтала цыплят фаршировать по-французски...»

 

Грезит о мести старик, грезит, и смотрит куда-то

Вдаль, где деревья желтеют, слушая мертвого барда.

 

Гладит книги старик блеклой, холодной ладонью.

И в этот миг вдруг к нему странная мысль приходит.

«Был бы я пекарь, не знал муки бы книжных червей.

Был бы я пекарь, любил я бы свою запеканку.

Мак и ваниль, и кунжут. Был бы я пекарь. Но я

Старый, как мир, букинист. Только бы не заболеть».

 

(Сентябрь-октябрь 2017)