Марина Левина: Сны на крыше

Фото: Лев Алабин

Написанное слово обладает огромной силой. Гораздо большей, чем живое общение с кем-либо. И таким не только прочитанным, но и прожитым мною словом, стала проза Цветаевой.

Она затягивала и вызывала массу эмоций. Мир её детства и отношений с матерью казались гораздо ближе, нежели мои собственные внутрисемейные отношения.

Итак, мне было пятнадцать, я обожала Цветаеву и была готова идти за ней на край света.

Край света в то время имел конкретные границы в рамках одного государства, СССР. А самой ближайшей точкой и средой обитания Марины Ивановны была Москва.

«Москва! Какой огромный странноприиимный дом! Всяк на Руси - бездомный. Мы все к тебе придём». И я, девочка из Подмосковья, приезжала в Москву, чтобы гулять по цветаевским улочкам и переулочкам - Трёхпрудному, Борисоглебскому, Поварской, Пречистенке, Знаменке, Воздвиженке (названия в те времена были совсем другие - улица Писемского, Воровского, Кропоткинская, улицы Фрунзе и Калинина). Вот только Арбат неизменно оставался Арбатом.

Странно, но я любила московские кладбища. Учась в школе, специально приезжала на выходных, чтобы побродить по тропинкам, между оградами. Ну, а что? На кладбищах тихо, красиво, памятников распрекрасных много. Особенно, на Армянском кладбище, которое находится совсем рядом с Ваганьковским. Удачно расположено - можно за один раз оба посетить. А ведь ещё есть Донское, Новодевичье, Даниловское…

Много открытий я сделала за время этих праздношатаний по столице — какая улочка в какую перетекает, что с чем пересекается. Центр города уже казался если и не родным, то хотя бы не таким близоруко незнакомым. Хотя, конечно, за несколько часов его не пройдёшь. Большая она, Москва.

Путешествия по столице отрывали меня от ментальности жителя заводской слободки, где я жила. Путешествия и книги. Это мои киты, слоны, и что там ещё есть, на чём мир держится?..

Фото: Дом-музей Марины Цветаевой.

Читая Цветаеву, я оказалась ещё в одном её местечке — Тарусе. Название-то какое необыкновенное: та Руса. И Русь, и что-то потустороннее в одном слове. Впрочем, мои поэтические настроения всегда разбивались о «грубую действительность». Иногда это происходило довольно забавно — как, например, в случае с Тарусой.

Приехав туда солнечным утром, сделав несколько набросков и акварелей и искупавшись на Оке, только к вечеру я задумалась: где же буду ночевать?

Стояло лето. Я, как обычный  советский студент, не была избалована хорошими условиями. Почему я не выбрала гостиницу, почему решила расположиться ближе к камню-валуну, на котором написано «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева»? В общем, решила я заночевать в спальнике неподалёку, прямо у берега реки. Это оказалось делом хлопотным. По тропе, возле которой был камень, всё время шагали люди. Практически все они были пьяными. А пьяные тихо не ходят, как известно. Беззащитно лёжа в своём спальнике, под кустом, я слышала всё, что у пьяных на языке.

- Какая-то Марина тут хотела полежать, **ять!

- А со мной она тоже хотела бы?

И всё в этом же духе. Оскорбившись за любимого поэта, я несколько раз переползала с места на место, ища безопасное укрытие. В конечном итоге, уснула на крыше какого-то жилого дома. Незадолго до рассвета.

«Поэта — далеко заводит речь» - писала Цветаева. Меня речь пока завела в журналистику (возможно, не лучший вариант). И вот, уже больше двадцати лет я в Москве. На кладбищах теперь бываю больше по надобности, чем по желанию. По Москве гуляю больше по необходимости. Локально. На роликах — в Парке Горького, на велике — в Филёвском. Пройти от Марьиной рощи до Таганки — летняя прогулка домой с работы. На йогу — на Покровку, в любимый ресторан «Мадам Галифе» — в Грохольский переулок. Теперь только так: практично, без поэтики. По-взрослому.

*

Жизнь моя, как птица, скачет по Бульварному кольцу,

И по Третьему порою, что не очень мне к лицу.

По Садовому колечку жизнь несётся, как придётся -

Окольцована Москва, и на всякое ведётся...

Я ж в объятиях столицы до конца и от начала,

Заговорена тобой — лучше, право бы, молчала.

(2014)